Крошка Цахес, по прозванию Циннобер - Страница 34

Мало-помалу вокруг нее собралось множество народу, которому онабеспрестанно повторяла, что министр Циннобер не кто иной, как ее сын,которого она в малолетстве называла крошкой Цахесом, так что люди подконец уже не знали, считать ли эту женщину безумной или, быть может, тут ив самом деле что-то кроется.

Старуха не сводила глаз с окон Циннобера. Вдруг она звонко рассмеялась,радостно захлопала в ладоши и прегромко закричала:

— Вот оно, вот оно, мое дитятко ненаглядное — мой крохотный гномик! Сдобрым утром, крошка Цахес! С добрым утром, крошка Цахес!

Все взглянули вверх и, завидев маленького Циннобера, который стоял вбагряно-красном расшитом платье, с орденской лентой Зелено-пятнистоготигра, у окна, доходившего до самого пола, так что сквозь большие стеклабыла явственно видна вся его фигура, принялись смеяться без удержу, шуметьи горланить:

— Крошка Цахес! Крошка Цахес! Ага, поглядите только на маленькогоразряженного павиана! Несуразный выродок! Альраун! Крошка Цахес! КрошкаЦахес!

Швейцар, все слуги Циннобера повыбегали на улицу, чтоб поглядеть, чегоэто народ так смеется и потешается. Но едва они завидели своего господина,как, залившись бешеным смехом, принялись кричать громче всех:

— Крошка Цахес! Крошка Цахес! Уродец! Мальчик с пальчик! Альраун!

Казалось, министр только теперь заметил, что причиной беснования наулице был он сам, а не что-нибудь иное. Циннобер распахнул окно, засверкална толпу гневными очами, закричал, забушевал, стал от ярости выделыватьдиковинные прыжки, грозил стражей, полицией, тюрьмой и крепостью.

Но, чем больше бушевали и гневались их превосходительство, темнеистовей становились смех и суматоха. В злополучного министра принялисьбросать камнями, плодами, овощами — всем, что подвертывалось под руку. Емупришлось скрыться.

— Боже праведный! — вскричал камердинер в ужасе. — Да ведь это мерзкоечудище выглянуло из окна их превосходительства. Что б это значило? Какпопал этот маленький ведьменыш в покои? — С этими словами он кинулсянаверх, но спальня министра была по-прежнему на запоре. Он отважилсятихонько постучать — никакого ответа!

Меж тем, бог весть каким образом, в народе разнеслась глухая молва, чтоэто уморительное чудовище, стоявшее у окна, и впрямь крошка Цахес,принявший гордое имя «Циннобер» и возвеличившийся всяческим бесчестнымобманом и ложью. Все громче и громче раздавались голоса: «Долой этумаленькую бестию! Долой! Выколотить его из министерского камзола! Засадитьего в клетку! Показывать его за деньги на ярмарках! Оклеить его сусальнымзолотом да подарить детям вместо игрушки. Наверх! Наверх!» И народ сталломиться в дом.

Камердинер в отчаянии ломал руки.

— Возмущение! Мятеж! Ваше превосходительство! Отворите! Спасайтесь! —кричал он, но ответа не было; слышался только тихий стон.

Двери были выломаны, народ с диким хохотом затопал по лестницам.

— Ну, пора, — сказал камердинер и, разбежавшись, изо всех сил налетелна дверь кабинета, так что она со звоном и треском соскочила с петель. Ихпревосходительства — Циннобера — нигде не было видно!

— Ваше превосходительство! Милостивейшее превосходительство! Неужто выне слышите возмущения? Ваше превосходительство! Милостивейшеепревосходительство! Да куда же вы… господи, прости мое прегрешение, дагде же это вы изволите находиться?

Так кричал камердинер, бегая по комнатам в совершенном отчаянии. Ноответа не было; только мраморные стены отзывались насмешливым эхом.Казалось, Циннобер исчез без следа, без единого звука. На улице поутихло.Камердинер заслышал звучный женский голос, обращавшийся к народу, и,глянув в окно, увидел, что люди мало-помалу расходятся, перешептываясь иподозрительно посматривая на окна.

— Возмущение, кажется, прошло, — сказал камердинер. — Ну, теперь ихмилостивое превосходительство, наверное, выйдут из своего убежища.

Он опять прошел в опочивальню в надежде, что в конце концов министробъявится там.

Он испытующе смотрел по сторонам и вдруг заметил, что из красивогосеребряного сосуда с ручкой, всегда стоявшего подле самого туалета, ибоминистр весьма им дорожил как бесценным подарком князя, торчат совсеммаленькие худенькие ножки.

— Боже, боже! — вскричал в ужасе камердинер. — Боже, боже! Коли я неошибаюсь, то эти ножки принадлежат их превосходительству, господинуминистру Цинноберу, моему милостивому господину. — Он подошел ближе иокликнул, трепеща от ужаса и заглядывая в глубь сосуда: — Вашепревосходительство! Ваше превосходительство, ради бога, что вы делаете?Чем вы заняты там, внизу?

Но так как Циннобер не отзывался, то камердинер воочию убедился вопасности, в какой находилось их превосходительство, и что пришло времяотрешиться от всякого решпекта. Он ухватил Циннобера за ножки и вытащилего. Ах, мертв, мертв был он — маленькое их превосходительство! Камердинерподнял громкий горестный вопль, егерь, слуги поспешили к нему, побежали залейб-медиком князя. Тем временем камердинер вытер досуха своего бедного,злополучного господина чистыми полотенцами, положил его на постель, укрылшелковыми подушками, так что на виду осталось только маленькое сморщенноеличико.

Тут вошла фрейлейн фон Розеншен. Сперва она, бог весть каким образом,успокоила народ. Теперь она подошла к бездыханному Цинноберу; за нейследовала старая Лиза, родная мать крошки Цахеса. Циннобер теперь на самомделе был красивее, чем когда-либо при жизни. Маленькие глазки были