Крошка Цахес, по прозванию Циннобер - Страница 33

завтра убедить господина профессора, что об этом никогда не зайдет речь,ибо его дядя, Проспер Альпанус, о нем хорошо позаботился.

— Так и сделай, — пролепетал профессор, улыбаясь, — так и сделай, мойлюбезный сын, коли сможешь, но только завтра; а не то я лишусь ума и уменя треснет голова, если я тотчас не отправлюсь спать!

Так он и поступил.

Глава девятая

Смущение верного камердинера. — Как старая Лиза учинила мятеж, аминистр Циннобер, обратившись в бегство, поскользнулся. — Каким удивительнымобразом объяснил лейб-медик скоропостижную смерть Циннобера. — Как князьБарсануф был опечален, как он ел лук и как утрата Циннобера осталасьневознаградимой.

Карета министра Циннобера почти всю ночь тщетно простояла перед домомМоша Терпина. Егерю не раз говорили, что их превосходительство, должнобыть, уже давно оставили общество, но егерь полагал, что это никакневозможно, ибо не побежит же их превосходительство домой пешком в такойдождь и ветер. А когда наконец потушили все огни и заперли двери, егерювсе же пришлось отбыть с пустой каретой, однако в доме министра он тотчасже разбудил камердинера и спросил, воротился ли министр домой и —праведное небо! — каким образом это случилось.

— Их превосходительство, — шепнул камердинер ему на ухо, — ихпревосходительство вчера воротились домой поздно вечером, это доподлинно.Они легли в постель и теперь почивают! Однако ж! Дорогой егерь! в какомвиде! каким образом! я вам про все расскажу, — но… чур, молчок! япропал, коли их превосходительство узнают, что это я повстречался им втемном коридоре, я лишусь должности, ибо хотя их превосходительство иневеликоньки ростом, однако же обладают чрезмерно крутым нравом, скоры нагнев и не помнят себя в ярости, еще вчера они без устали кололи шпагойдрянную мышь, осмелившуюся прошмыгнуть через опочивальню ихпревосходительства. Ну, ладно! Так вот, накидываю я в сумерках свойплащишко и собираюсь улизнуть в кабачок через дорогу — сыграть партию втрик-трак, вдруг на лестнице что-то как зашуршит, как зашаркает — прямо наменя, проскакивает в темном коридоре у меня промеж ног, падает на пол иподымает пронзительный кошачий визг, а потом хрюкает. О боже! Егерь!Только попридержите язык, вы — благородный человек, а не то я пропал.Подойдите-ка поближе! И хрюкает, как имеет обыкновение хрюкать нашамилость, их превосходительство, когда повар пережарит телятину или вгосударстве творится что-нибудь неладное.

Последние слова камердинер прошептал егерю на ухо, прикрыв рот рукой.Егерь отпрянул, состроил недоверчивую мину и воскликнул:

— Возможно ли?

— Да, — продолжал камердинер, — нет никакого сом-пения, что это нашамилость, их превосходительство, проскочило у меня промеж ног в коридоре. Яслышал явственно, как их милость гремели стульями по комнатам и хлопалидверьми, пока не добрались до опочивальни. Я не отважился пойти следом,но, переждав несколько часов, подкрался к двери спальни и прислушался. Ивот их превосходительство изволят храпеть, как то у них в обыкновенииперед великими делами. Егерь! «И на земле и в небесах есть многое, о чемеще не грезила земная наша мудрость!» — как довелось мне слышать в театре;это говорил какой-то меланхолический принц; он был одет во все черное иочень боялся другого, расхаживавшего в серых картонных латах. Егерь,вчера, верно, случилось нечто весьма удивительное, что принудило ихпревосходительство воротиться домой. У профессора в гостях был князь, бытьможет, он что-либо проронил о том о сем, какая-нибудь приятная реформочка— и вот министр тотчас взялся за дело, спешит с помолвки и начинаеттрудиться на благо отечества. Я-то уж сразу приметил по храпу: случитсячто-то значительное. Предстоят великие перемены! Ох, егерь, быть может,нам всем рано или поздно придется снова отращивать косы! Однако ж,бесценный друг, пойдем да послушаем как верные слуги у дверей спальни, всели еще их превосходительство почивают в постели и заняты своимисокровенными мыслями.

Оба — камердинер и егерь — прокрались к дверям и прислушались. Цинноберворчал, храпел и свистел, пуская удивительнейшие рулады. Слуги застыли внемом благоговении, и камердинер сказал растроганно:

— Какой, однако ж, великий человек наш милостивый господин министр!

Рано поутру в прихожей дома, где жил министр, поднялся великий шум.Старая крестьянка, одетая в жалкое, давно полинявшее праздничное платье,вторглась в дом и стала просить швейцара немедля провести ее к сыночку —крошке Цахесу. Швейцар соизволил пояснить, что в доме живет егопревосходительство господин министр фон Циннобер, кавалер орденаЗелено-пятнистого тигра с двадцатью пуговицами, а среди прислуги никогонет, кого зовут или прозывают крошкой Цахесом. Но тут женщина, ошалев отрадости, закричала, что господин министр с двадцатью пуговицами — как разее любезный сыночек, крошка Цахес. На крики старухи, па раскатистую браньшвейцара сбежался весь дом, и гомон становился все сильнее и сильнее.Когда камердинер спустился вниз, чтобы разогнать людей, столь бессовестнотревожащих утренний покой его превосходительства, женщину, которую всепочли рехнувшейся, уже выталкивали на улицу.

Женщина присела на каменные ступени дома, расположенного напротив, истала всхлипывать и горько сетовать на злых людей, которые не захотелидопустить ее к любезному дитятке, крошке Цахесу, что сделался министром.