— Сила, — сказал он, — сила, заключенная во фраке, выползшем изчерепаховой табакерки, прекрасно себя оправдала! Едва только я вошел кректору, он улыбнулся, весьма довольный. «Ага, — обратился он ко мне, —ага! Я вижу, любезный Фабиан, что вы отступились от своего странногозаблуждения! Ну, горячие головы, подобные вам, легко вдаются в крайности!Ваше начинание я никогда не объяснял религиозным изуверством, скорее ложнопонятым патриотизмом — склонностью к необычайному, которая покоится напримерах героев древности. Да, вот это я понимаю! Какой прекрасный фрак!Как хорошо сидит! Слава государству, слава всему свету, когда благородныедухом юноши носят фраки с так хорошо прилаженными рукавами и фалдами!Храните верность, Фабиан, храните верность такой добродетели, такойчестности мыс лей, — вот откуда произрастает подлинное величие героев!»Ректор обнял меня, и слезы выступили у него на глазах. Сам не зная как, явытащил из кармана маленькую черепаховую табакерку, из которой возникфрак. «Разрешите», — сказал ректор, сложив пальцы, большой и указательный.Я раскрыл табакерку, не зная, есть ли в ней табак. Ректор взял щепотку,понюхал, схватил мою руку и крепко пожал ее, слезы текли у него по щекам;глубоко растроганный, он сказал: «Благородный юноша! Славная понюшка! Всепрощено и забыто! Приходите сегодня ко мне обедать». Вы видите, друзья,всем моим мукам пришел конец, и если нам удастся сегодня разрушить чарыЦиннобера, — а иного и ожидать не приходится, — то и вы будете счастливы!
В освещенной сотнями свечей зале стоял крошка Циннобер в багряномрасшитом платье, при большой звезде Зелено-пятнистого тигра с двадцатьюпуговицами, — на боку шпага, шляпа с плюмажем под мышкой. Подле него —прелестная Кандида в уборе невесты, во всем сиянии красоты и юности.Циннобер держал ее руку, которую порою прижимал к губам, причемпреотвратительно скалил зубы и ухмылялся. И всякий раз щеки Кандидызаливал горячий румянец, и она вперяла в малыша взор, исполненный самойискренней любви. Смотреть на это было весьма страшно, и только ослепление,в которое повергли всех чары Циннобера, было виной тому, что никто невозмутился бесчестным обманом, не схватил маленького ведьменыша и нешвырнул его в камин. Вокруг этой пары в почтительном отдалении толпилисьгости. Только князь Барсануф стоял рядом с Кандидой и бросал вокругмногозначительные и благосклонные взгляды, на которые, впрочем, никто необращал особого внимания. Все взоры были устремлены на жениха и невесту,все внимание обращено к устам Циннобера, который время от времени бормоталкакие-то невнятные слова, всякий раз исторгавшие у слушателей негромкое«ах!» величайшего изумления.
Пришло время обручения. Мош Терпин приблизился с подносом, на которомсверкали кольца. Он откашлялся. Циннобер как можно выше приподнялся пацыпочках, так что почти достал локтя невесты. Все стояли в напряженноможидании, — и тут вдруг слышатся чьи-то чужие голоса, двери в залураспахиваются, врывается Бальтазар, с ним Пульхер, Фабиан! Они прорываюткруг гостей. «Что это значит, что нужно этим незваным?» — кричат всенаперебой.
Князь Барсануф вопит в ужасе: «Возмущение! Крамола! Стража!» — и быстропрячется за каминный экран. Мош Терпин узнает Бальтазара, подступившего кЦинноберу, и кричит:
— Господин студент! Вы рехнулись! В своем ли вы уме? Как вы посмеливорваться сюда во время обручения? Люди! Господа! Слуги! Вытолкайте этогоневежу за дверь!
Но Бальтазар, не обращая на все это ни малейшего внимания, уже досталлорнет Проспера Альпануса и пристально глядит через него на головуЦиннобера. Словно пораженный электрическим ударом, Циннобер испускаетпронзительный кошачий визг, разнесшийся по всей зале. Кандида вбеспамятстве падает на стул. Тесный круг гостей рассыпается. Бальтазаротчетливо видит огнистую сверкающую прядь, он подскакивает к Цинноберу —хватает его. Тот отбрыкивается, упирается, царапается, кусается.
— Держите! Держите! — кричит Бальтазар. Тут Фабиан и Пульхер хватаютмалыша, так что он не может ни двинуться, ни шелохнуться, а Бальтазар,уверенно и осторожно схватив красные волоски, единым духом вырывает их,подбегает к камину и бросает в огонь. Волосы вспыхивают, раздаетсяоглушительный удар. Все пробуждаются, словно ото сна. И вот, с трудомподнявшись, стоит крошка Циннобер и бранится, ругается и велит немедленносхватить и заточить в тюрьму дерзких возмутителей, покусившихся насвященную особу первого министра. Но все спрашивают друг у друга: «Откудавдруг взялся этот маленький кувыркунчик? Что нужно этому маленькомучудищу?» — и так как карапуз все еще продолжает бесноваться, топает ножкойи, не умолкая, кричит: «Я министр Циннобер! Я министр Циннобер!Зелено-пятнистый тигр с двадцатью пуговицами!» — то все разражаютсяужаснейшим смехом. Малыша окружают. Мужчины подхватывают его иперебрасывают, как мяч. Орденские пуговицы отлетают одна за другой — онтеряет шляпу, шпагу, башмаки. Князь Барсануф выходит из-за каминногоэкрана и вмешивается в суматоху. Тут малыш визжит:
— Князь Барсануф! Ваша светлость! Спасите вашего министра! Вашеголюбимца! На помощь! На помощь! Государство в опасности! Зелено-пятнистыйтигр, горе, горе!
Князь бросает на малыша гневный взгляд и быстро проходит к дверям. МошТерпин заступает ему дорогу. Князь хватает его за руку, отводит в угол иговорит, сверкая от ярости глазами: