Проспер Альпанус спустился к юноше и сел подле него, стрекоза упорхнулав кусты, вторя пению, наполнявшему весь лес.
Сверкающим чудесным цветком, что был у него в руке, доктор коснулсячела Бальтазара, и тотчас в юноше пробудился дух бодрости.
— Ты несправедлив, — тихо сказал Проспер Альпанус, — ты весьманесправедлив ко мне, любезный Бальтазар, когда бранишь меня предательскими жестоким как раз в ту самую минуту, когда мне удалось возобладать надчарами, разрушившими твою жизнь, когда я, чтобы скорей найти тебя, скорейутешить, взлетаю на своем любимом скакуне и мчусь к тебе со всемнеобходимым для твоего благополучия. Однако нет ничего горше любовноймуки, ничто не сравнится с нетерпением души, отчаявшейся в любовной тоске.Я прощаю тебе, ибо и мне самому было не легче, когда я, примерно дветысячи лет тому назад, полюбил индийскую принцессу, которую звалиБальзамина, и в отчаянии вырвал бороду своему лучшему другу, магу Лотосу,по какой причине и сам, как ты видишь, не ношу бороды, дабы и со мной неслучилось чего-либо подобного. Однако ж рассказывать тебе обо всемпространно было бы сейчас весьма неуместно, ибо всякий влюбленный хочетслышать только о своей любви и только одну ее считает достойной речи,равно как и всякий поэт с охотой внимает только своим стихам. Итак, кделу! Знай же, что Циннобер — обездоленный урод, сын бедной крестьянки, инастоящее его прозвание — крошка Цахес. Только из тщеславия принял онгордое имя Циннобер! Канонисса фон Розеншен, или в действительностипрославленная фея Розабельверде, ибо эта дама но кто иная, как фея, нашламаленькое чудище на дороге. Она полагала, что за все, в чем природа-мачехаотказала малышу, вознаградит его странным таинственным даром, в силу коеговсе замечательное, что в его присутствии кто-либо другой помыслит, скажетили сделает, будет приписано ему, да и он в обществе красивых,рассудительных и умных людей будет признан красивым, рассудительным иумным и вообще всякий раз будет почтен совершеннейшим в том роде, с коимпридет в соприкосновение.
Это удивительное волшебство заключено в трех огнистых сверкающихволосках на темени малыша. Всякое прикосновение к этим волоскам, да ивообще к голове, для него болезненно, даже губительно. По этой-то причинефея превратила его от природы редкие, всклокоченные волосы в густые,прекрасные локоны, которые, защищая голову малыша, вместе с тем скрываютупомянутую красную полоску и увеличивают чары. Каждый девятый день феямагическим золотым гребнем причесывала малыша, и эта прическа расстраивалавсе попытки уничтожить чары. Но этот гребень разбил надежный талисман,который я изловчился подсунуть доброй фее, когда она посетила меня.
Теперь дело за тем, чтобы вырвать у него эти три огнистых волоска, и онпогрузится в былое ничтожество. Тебе, мой любезный Бальтазар,предназначено разрушить эти чары. Ты наделен мужеством, силой и ловкостью,ты свершишь все, как надлежит. Возьми это отшлифованное стеклышко, подойдяк маленькому Цинноберу, где бы ты его ни встретил, пристально поглядичерез это стекло на его голову, и три красных волоска прямо и несокровеннообъявятся на его темени. Схвати их покрепче, невзирая на пронзительныйкошачий визг, который он подымет, вырви разом эти три волоска и тотчассожги их на месте. Непременно нужно вырвать эти волоски единым разом итотчас же сжечь, а не то они смогут причинить еще немало всяческого вреда.Поэтому особенно обрати внимание па то, чтобы напасть на малыша и крепко иловко ухватить эти волоски, когда поблизости будет гореть камин или свечи.
— О Проспер Альпанус! — вскричал Бальтазар. — Своим недоверием я незаслужил такой доброты, такого великодушия! В глубине моего сердцародилось чувство, что мои страдания миновали, что мне отверзлись золотыеврата небесного счастья.
— Я люблю, — продолжал Проспер Альпанус, — я люблю юношей, у которых,подобно тебе, любезный Бальтазар, в чистом сердце заключено нетерпеливоестремление и любовь, в чьих душах находят отзвук те величественныеаккорды, что доносятся из дальней, полной божественных чудес страны — моейродины. Счастливцы, одаренные этой внутренней музыкой, — единственные,кого можно назвать поэтами, хотя этим словом называют многих, которыехватают первый попавшийся контрабас, водят по нему смычком и беспорядочноедребезжание стонущих от их прикосновения струн принимают за великолепнуюмузыку, что струится из глубины их собственных сердец. Я знаю,возлюбленный Бальтазар, — подчас тебе сдается, что ты понимаешь бормотаниеручьев, шепот деревьев и будто пламенеющий закат ведет с тобой разумныеречи. Да, мой Бальтазар, в эти мгновения ты и впрямь постигаешь чудесныеголоса природы, ибо в твоей собственной душе возникает божественный звук,порожденный дивной гармонией сокровеннейших начал природы. Так как тыиграешь на фортепьяно, о поэт, то тебе, верно, известно, что взятому тонувторят все ему созвучные. Этот закон природы взят мною не для пустогосравнения. Да, ты поэт, ты много выше, чем полагают иные из тех, кому тычитал свои опыты, в которых пытался с помощью пера и чернил переложить набумагу внутреннюю музыку. В этих опытах ты еще немного успел. Однако ты