Крошка Цахес, по прозванию Циннобер - Страница 18

Однажды случилось, что барон Претекстатус фон Мондшейн пригласил князяк себе на завтрак отведать лейпцигских жаворонков и выпить стаканчикданцигской золотой водки. Когда князь прибыл в дом Мондшейна, то впередней, среди многих достойных дипломатических персон, находился ималенький Циннобер, который, опершись на свою трость, сверкнул на негоглазками и, уж больше не оборачиваясь к нему, засунул в рот жареногожаворонка, которого только что стащил со стола. Едва князь завидел малыша,как милостиво улыбнулся ему и сказал министру:

— Мондшейн! Кто этот пригожий и столь толковый человек? Это, верно, тотсамый, что столь прекрасным слогом составляет и столь изящным почеркомпереписывает доклады, которые я с некоторого времени стал от вас получать?

— Конечно, благосклонный государь, — отвечал Мондшейн. — Судьбадаровала мне умнейшего и искуснейшего чиновника в моей канцелярии. Егозовут Циннобер, и я наилучшим образом рекомендую этого прекрасногомолодого человека вашей милости и благоволению, мой дорогой князь. Он уменя всего несколько дней.

— А потому-то, — сказал красивый молодой человек, приблизившись к ним,— а потому-то, если ваша светлость позволите мне заметить, мой маленькийколлега не отправил еще ни одной бумаги. Донесения, коим выпало счастьебыть благосклонно замеченными вами, светлейший князь, составлены мной.

— Что вам надо? — гневно обратился к нему князь.

Циннобер тем временем вплотную придвинулся к князю и, с апетитомуплетая жаворонка, чавкал от жадности. Молодой человек, обратившийся ккнязю, действительно писал помянутые доклады, но…

— Что вам надобно? — вскричал князь. — Вы, надо полагать, и пера вруках не держали? И то, что вы возле меня едите жареных жаворонков, такчто я, к величайшей моей досаде, уже примечаю жирное пятно на моих новыхкашемировых панталонах, и притом вы так непристойно чавкаете, — да все этодостаточно показывает вашу совершеннейшую неспособность к дипломатическомупоприщу. Ступайте-ка подобру-поздорову домой и не показывайтесь мне большена глаза, разве только достанете для моих кашемировых панталон надежноесредство от пятен. Быть может, тогда я верну вам свою благосклонность. —Обратившись к Цинноберу, князь добавил: — Юноши, подобные вам, дорогойЦиннобер, суть украшение отечества и заслуживают, чтоб их отличали. Вы —тайный советник по особым делам, мой любезный.

— Покорнейше благодарю, — просипел в ответ Циннобер, проглотивпоследний кусок и вытирая рот обеими ручонками, — покорнейше благодарю, ужя-то с этим делом справлюсь как подобает.

— Бодрая самоуверенность, — сказал князь, возвышая голос, — бодраясамоуверенность проистекает от внутренней силы, коей должен обладатьдостойный государственный муж. — Изрекши сию сентенцию, князь выпилсобственноручно поднесенный ему министром стаканчик данцигской золотойводки и нашел ее превосходной. Новый советник должен был сесть междукнязем и министром. Он поедал неимоверное множество жаворонков и пилвперемешку малагу и золотую водку, сипел и бормотал что-то сквозь зубы, итак как его острый нос едва доставал края стола, то ему приходилосьотчаянно работать руками и ногами.

Когда завтрак был окончен, князь и министр воскликнули в один голос:

— У нашего тайного советника английские манеры!

— У тебя, — сказал Фабиан другу своему Бальтазару, — у тебя такойрадостный вид, твои глаза светятся каким-то особенным огнем. Ты счастлив?Ах, Бальтазар, быть может, тебе пригрезился дивный сон, но я принужденпробудить тебя, это долг друга.

— Что такое? Что случилось? — спросил, оторопев, Бальтазар.

— Да, — продолжал Фабиан, — да! Я должен открыть тебе все! Мужайся, мойдруг! Подумай о том, что, быть может, нет на свете несчастья, которое непоражало бы так больно и не забывалось бы так легко! Кандида!..

— Ради бога! — вскричал в ужасе Бальтазар. — Кандида! Что с Кандидой?Ее уже нет на свете? Она умерла?

— Успокойся, — продолжал Фабиан, — успокойся, мой друг. Кандида неумерла, но для тебя все равно что умерла. Знай же, что малыш Циннобер сталтайным советником по особым делам и, как уверяют, почти что помолвлен спрекрасной Кандидой, которая, бог весть с чего, без памяти в неговлюбилась.

Фабиан полагал, что Бальтазар разразится неистовыми, полными отчаянияжалобами и проклятиями. Но вместо того он сказал со спокойной улыбкой:

— Если все дело только в этом, то тут еще нет несчастья, которое моглобы меня опечалить.

— Так ты больше не любишь Кандиду? — в изумлении воскликнул Фабиан.

— Я люблю, — отвечал Бальтазар, — я люблю этого ангела, эту дивнуюдевушку со всей мечтательностью, со всей страстью, какая только можетвоспламенить юношескую грудь. О, я знаю — ax! — я знаю, что Кандида тожелюбит меня и только проклятые чары пленили ее, но скоро я порву этиколдовские путы, скоро я истреблю злодея, который ослепил бедняжку.

Тут Бальтазар поведал другу о повстречавшемся ему удивительномчеловеке, ехавшем по лесу в весьма странной повозке. И в заключение онсказал, что, как только из волшебного набалдашника сверкнул луч и коснулсяего груди, в нем зародилась твердая уверенность; что Циннобер не кто иной,как ведьменыш, чью силу сокрушит этот незнакомец.

— Позволь, Бальтазар, — вскричал Фабиан, когда его друг кончил, —позволь, как это мог тебе прийти в голову такой диковинный вздор?Незнакомец, которого ты почитаешь волшебником, ведь не кто иной, как