Крошка Цахес, по прозванию Циннобер - Страница 17

Циннобер, должно быть, безмерно богат. Недавно он стоял перед монетнымдвором, и прохожие показывали на него пальцами и кричали: «Гляньте-ка наэтого крохотного пригожего папахена! Ему принадлежит все золото, что тамчеканят!»

— Полно, — возразил Бальтазар, — полно, друг референдарий, не золотомсильно это чудовище, тут замешано что-то другое. Правда, князь Пафнутийввел просвещение на благо и на пользу своего народа и своих потомков, но унас все же еще осталось кое-что чудесное и непостижимое. Я полагаю, чтонекоторые полезные чудеса сохранились для домашнего обихода. К примеру, изпрезренных семян все еще вырастают высочайшие, прекраснейшие деревья идаже разнообразнейшие плоды и злаки, коими мы набиваем себе утробу. Ведьдозволено же пестрым цветам и насекомым иметь лепестки и крылья,окрашенные в сверкающие цвета, и даже носить на них диковинные письмена,причем ни один человек не угадает, масло ли это, гуашь или акварель, и ниодин бедняга каллиграф не сумеет прочитать эти затейливые готическиезавитушки, не говоря уже о том, чтобы их списать. Эх, референдарий,признаюсь тебе, в моей душе подчас творится нечто странное. Я кладу всторону трубку и начинаю расхаживать взад и вперед по комнате, и какой-тонепонятный голос шепчет мне, что я сам — чудо; волшебник микрокосмосхозяйничает во мне и понуждает меня ко всевозможным сумасбродствам. Нотогда, референдарий, я убегаю прочь, и созерцаю природу, и понимаю все,что говорят мне цветы и ручьи, и меня объемлет небесное блаженство!

— Ты в горячечном бреду! — вскричал Пульхер; но Бальтазар, не обращаяна него внимания, простер руки вперед, словно охваченный пламеннымтомлением.

— Вслушайся, — воскликнул он, — вслушайся только, референдарий, какаянебесная музыка заключена в ропоте вечернего ветра, наполняющем сейчаслес! Слышишь ли ты, как родники все громче возносят свою песню? Как кустыи цветы вторят им нежными голосами?

Референдарий насторожился, стараясь расслышать музыку, о которойговорил Бальтазар.

— И впрямь, — сказал он, — и впрямь по лесу несутся прекраснейшие,чудеснейшие звуки, какие только доводилось мне слышать, они глубокозападают в душу. Но это поет не вечерний ветер, не кусты и не цветы,скорее, сдается мне, кто-то вдалеке играет на колокольчиках стекляннойгармоники.

Пульхер был прав. Действительно, полные, все усиливающиеся иприближающиеся аккорды были подобны звукам стеклянной гармоники, но тольконеслыханной величины и силы, а когда друзья прошли немного дальше, имоткрылось зрелище столь волшебное, что они оцепенели от изумления и сталикак вкопанные.

В небольшом отдалении по лесу медленно ехал человек, одетый почтисовсем по-китайски. Только на голове у него был пышный берет с красивымплюмажем. Карета была подобна открытой раковине из сверкающего хрусталя,два больших колеса, казалось, были сделаны из того же вещества. Когда онивращались, возникали дивные звуки стеклянной гармоники, которую друзьязаслышали издалека. Два белоснежных единорога в золотой упряжи везликарету; на месте кучера сидел серебристый китайский фазан, зажав в клювезолотые вожжи. На запятках поместился преогромный золотой жук, которыйпомахивал мерцающими крыльями и, казалось, навевал прохладу наудивительного человека, сидевшего в раковине. Поравнявшись с друзьями, онприветливо им кивнул. В то же мгновение из сверкающего набалдашника,большой трости, что он держал в руке, вырвался луч и упал на Бальтазара,который в тот же миг почувствовал глубоко в груди жгучий укол,содрогнулся, и глухое «ах» слетело с его уст.

Незнакомец взглянул на него, улыбнулся и кивнул еще приветливее, чем впервый раз. Когда волшебная повозка скрылась в глухой чаще и толькослышались еще нежные звуки гармоники, Бальтазар, вне себя от блаженства ивосторга, бросился к своему другу на шею и воскликнул:

— Референдарий, мы спасены! Вот кто разрушит проклятые чары маленькогоЦиннобера.

— Не знаю, — промолвил Пульхер, — не знаю, что со мною сейчас творится,во сне это все или наяву, но нет сомнения, что какое-то неведомоеблаженство наполняет все мое существо и мою душу вновь посетили утешение инадежда.

Глава пятая

Как князь Барсануф завтракал лейпцигскими жаворонками и данцигскойзолотой водкой, как на его кашемировых панталонах появилось жирное пятно и какон возвел тайного секретаря Циннобера в должность тайного советника по особымделам. — Книжка с картинками доктора Проспера Альпануса. — Как некий привратникукусил за палец студента Фабиана, а тот надел платье со шлейфом и был за тоосмеян. — Бегство Бальтазара.

Незачем долее скрывать, что министром иностранных дел, у коего господинЦиннобер заступил должность тайного экспедитора, был потомок того самогобарона Претекстатуса фон Мондшейна, который тщетно искал родословную феиРозабельверде в хрониках и турнирных книгах. Он, как и его предок,прозывался Претекстатус фон Мондшейн и отличался превосходнейшимобразованием и приятнейшими манерами, никогда не путал падежей, писал своеимя французскими буквами, вообще почерк имел разборчивый и даже подчас самзанимался делами, особливо в дурную погоду. Князь Барсануф, один изпреемников великого Пафнутия, нежно любил своего министра, ибо у него навсякий вопрос был наготове ответ; в часы, назначенные для отдохновения, ониграл с князем в кегли, знал толк в денежных операциях и бесподобнотанцевал гавот.