Крошка Цахес, по прозванию Циннобер - Страница 15

кустов столь жалобными. Он обрел дар речи.

— Нет! — воскликнул он, вскочив на ноги и устремив сверкающий взорвдаль; — нет, не вся надежда исчезла! Верно только, что какая-то темнаятайна, какие-то злые чары нарушили мою жизнь, но я сломлю эти чары, дажеесли мне придется погибнуть! Когда я, увлеченный, побежденный чувством, откоторого готова была разорваться моя грудь, признался прелестной,несравненной Кандиде в моей любви, разве не прочел я в ее взоре, разве непочувствовал в пожатии ее руки свое блаженство? Но стоит появиться этомумаленькому чудищу, как вся любовь обращается к нему. На него, на этогопроклятого выродка, устремлены очи Кандиды, и томные вздохи вырываются изее груди, когда неуклюжий урод приближается к ней или берет ее руку. Тут,должно быть, скрыто какое-то таинственное обстоятельство, и, если бы яверил нянюшкиным сказкам, я бы стал уверять всех, что малыш заколдован иможет, как говорится, наводить на людей порчу. Какое сумасбродство — всесмеются и потешаются над уродливым человеком, обделенным самой природой, астоит малышу появиться, — все начинают превозносить его как умнейшего,ученейшего, наикрасивейшего господина студента среди всех присутствующих.Да что я говорю! Разве со мной подчас не происходит почти то же самое,разве не кажется мне порой, что Циннобер и красив и разумен? Только вприсутствии Кандиды я не подвластен этим чарам, и господин Цинноберостается глупым мерзким уродцем. Но что бы там ни было, я воспротивлюсьвражьей силе, в моей душе дремлет неясное предчувствие, что какая-нибудьнечаянность вложит мне в руки оружие против этого чертова отродья!

Бальтазар отправился назад в Керепес. Бредя по лесной тропинке,приметил он на проезжей дороге маленькую, нагруженную кладью повозку, изононца которой кто-то приветливо махал ему белым платком. Он подошелпоближе и узнал господина Винченцо Сбьокка, всесветно прославленногоскрипача-виртуоза, которого он чрезвычайно высоко ценил за егопревосходную, выразительную игру и у кого он уже два года, как брал уроки.

— Вот хорошо! — вскричал Сбьокка, выскочив из повозки. — Вот хорошо,любезный господин Бальтазар, мой дорогой друг и ученик, что я ещеповстречал вас и могу сердечно проститься с вами.

— Как? — удивился Бальтазар. — Как, господин Сбьокка, неужто выпокидаете Керепес, где вас так почитают и уважают и где всем вас будетнедоставать?

— Да, — отвечал Сбьокка, и вся кровь бросилась ему в лицо от скрытогогнева, — да, господин Бальтазар, я покидаю город, где все спятили, город,который подобен дому умалишенных. Вчера вы не были в моем концерте, выпрогуливались за городом, а то бы вы помогли мне защититься от беснующейсятолпы, что набросилась на меня.

— Да что же случилось? Скажите, бога ради, что случилось? — вскричалБальтазар.

— Я играю, — продолжал Сбьокка, — труднейший концерт Виотти. Это моягордость, моя отрада. Вы ведь слышали, как я его играю, и еще ни разу неслучалось, чтоб он не привел вас в восторг. А вчера, могу сказать, я был внеобыкновенно счастливом расположении духа — anima, разумею я, веселсердцем — spirito alato, разумею я. Ни один скрипач во всем свете, будь тохоть сам Виотти, не сыграл бы лучше. Когда я кончил, раздались яростныерукоплескания — furore, разумею я, чего я и ожидал. Взяв скрипку подмышку, я выступил вперед, чтобы учтиво поблагодарить публику. Но что явижу, что я слышу? Все до единого, не обращая на меня ни малейшеговнимания, столпились в одном углу залы и кричат: «Bravo, bravissimo,божественный Циннобер! Какая игра! Какая позиция, какое искусство!» Ябросаюсь в толпу, проталкиваюсь вперед. Там стоит отвратительный уродец втри фута ростом и мерзким голосом гнусавит: «Покорно благодарю, покорноблагодарю, играл как мог, правда, теперь я сильнейший скрипач во всейЕвропе, да и в прочих известных нам частях света». — «Тысяча чертей! —воскликнул я. — Кто же наконец играл: я или тот червяк!» И так как малышвсе еще гнусавил: «Покорно благодарю, покорно благодарю», — я кинулся кнему, чтобы наложить на него всю аппликатуру. Но тут все бросаются на меняи мелют всякий вздор о зависти, ревности и недоброжелательстве. Между темкто-то завопил: «А какая композиция!» И все наперебой начинают кричать:«Какая композиция! Божественный Циннобер! Вдохновенный композитор!» С ещебольшей досадой я вскричал: «Неужто здесь все посходили с ума, сталиодержимыми? Этот концерт сочинил Виотти, а играл его я, я — прославленныйскрипач Винченцо Сбьокка!» Но тут они меня хватают и говорят обитальянском бешенстве — rabbia, разумею я, о странных случаях, наконецсилой выводят меня в соседнюю комнату, обходятся со мной как с больным,как с умалишенным. Короткое время спустя ко мне вбегает синьора Брагацци ипадает в обморок. С ней приключилось то же, что и со мной. Едва онакончила арию, как всю залу потрясли крики: «Bravo, bravissimo, Циннобер!»И все вопили, что во всем свете не сыскать такой певицы, как Циннобер, аон опять загнусавил свое проклятое «благодарю». Синьора Брагацци лежит вгорячке и скоро помрет, а я спасаюсь бегством от этого обезумевшегонарода. Прощайте, любезнейший господин Бальтазар. Если доведется вамувидеть синьорино Циннобера, то передайте ему, пожалуйста, чтобы он непоказывался ни на одном концерте вместе со мной. А не то я непременносхвачу его за паучьи ножки и засуну через отверстие в контрабас, — пустьон там всю жизнь разыгрывает концерты и распевает арии сколько душеугодно. Прощайте, дорогой мой Бальтазар, да смотрите не оставляйте